Ты давно усвоил, что Бог посылает одиночество, чтобы научить человека искусству общежития...
Бог использует гнев, чтобы показать бесконечную ценность мира, а скуку - чтобы яснее стала важность риска и самозабвения...
Бог применяет молчание, чтобы внушить, как ответственно должно быть каждое слово...Усталость - чтобы въяве предстала прелесть бодрости... Недуг - чтобы мы полнее осознали благодать здоровья...
С помощью огня Бог дает представление о воде... С помощью земли - учит нас тому, что такое воздух... А смертью Бог показывает, сколь важна ЖИЗНЬ...
П.Коэльо

У одного человека в Индии, носящего воду, было два больших горшка, висевших на конце шеста, который он носил на плечах. В одном из горшков была трещина, в то время как другой горшок был безупречен и всегда доставлял полную порцию воды в конце длинной прогулки от источника до дома учителя. Треснувший же горшок доносил только половину.
В течение двух лет это продолжалось ежедневно: человек, носящий воду, доставлял только полтора горшка воды в дом своего учителя. Конечно, безупречный горшок гордился своими достижениями. А бедный треснувший горшок страшно стыдился своего несовершенства и был очень несчастен, поскольку он был способен сделать только половину того, для чего он был предназначен.

После того, как два года он чувствовал горечь от своей несостоятельности, в один день он заговорил с переносчиком воды возле источника:
— Я стыжусь себя и хочу извиниться перед тобой.
— Почему? Чего ты стыдишься?
— В течение этих двух лет я был способен донести только половину моей ноши, потому что эта трещина в моем боку приводит к тому, что вода просачивается в течение всего пути назад к дому твоего учителя. Ты делал эту работу и из-за моих недостатков ты не получал полный результат своих усилий, — удрученно сказал горшок.

Переносчик воды почувствовал жалость к старому треснувшему горшку и, будучи сострадательным, он сказал:
— Поскольку мы возвращаемся к дому учителя, я хочу, чтобы ты заметил красивые цветы по пути к нему.
Действительно, когда они поднялись на холм, треснувший горшок обратил внимание на превосходные цветы на одной стороне пути и это успокоило его немного. Но в конце тропинки он опять почувствовал себя плохо, потому что через него просочилось половина его воды, и поэтому он снова принес извинения водоносу из-за своей несостоятельности.

Тут водонос сказал горошку:
— Ты заметил, что цветы росли только на твоей стороне пути, но не на стороне другого горшка? Дело в том, что я всегда знал о твоем недостатке, и я воспользовался им с пользой. Я посадил семена цветов на твоей стороне и каждый день, когда мы шли назад от источника, ты поливал их. В течение двух лет я мог брать эти красивые цветы, чтобы украсить стол моего учителя. Без тебя, просто такого, как ты есть, не было бы этой красоты в его доме!

Бог нам вручил служение такое,
Соделав наши ценности другими,
Оставив временное и земное,
Он называет нас детьми Своими.

По милости Его, не унываем,
Отвергнув грех и все дела ничтожные,
Мы истину погибшим открываем
Без хитрости, не искажая Слова Божия.

Враг сего века ослепил у них умы,
Чтоб Свет не воссиял в пути к Отчизне,
Чтоб навсегда остались в царстве тьмы,
Отринувши подарок вечной жизни.

Бог, повелевший Свету воссиять,
Нам озарил сердца Его познаньем,
Чтоб славу Божию в Иисусе возвещать,
Представив миру благовествованье.

Как в глинянный сосуд, пустой и хрупкий,
Он в нас вложил сокровище своё,
И не беда, что мир бросает шутки,
Нас унижает, причиняя зло.

Безбожно притесняет, насмехаясь,
Чтоб уничтожить истину опять,
Но мы не стеснены, в беде сияем,
Ведь обладаем силою Христа.

Сокровище для нас всего дороже,
Хоть носим его в глинянных сердцах,
Чтоб преизбыточная сила Божия,
Принадлежала Господу, не нам.

Пусть будем мы гонимы в этом мире,
Но не оставленны самим Творцом,
Откроет двери в вечность нам пошире,
Когда предстанем пред Его Лицом.

Пусть предаемся непрестанно смерти,
Чтоб жизнь Иисуса открывалась в нас,
И твердо верим, что Иисус Воскресший,
Нас воскресит в блаженный, светлый час.

Будем нести служение такое,
Поведав миру истину Христа,
Во славу Божью, обменяв земное,
На вечное блаженство в небесах...

От горя спаси тебя Бог.
И моря печалей, трагедий, невзгод.
Не дай, покалечить душе - грязнейшему злу - сатане.
Он ходит, и рыкает лев, и ищет, кого б поглотить?
И ставят ловушки маммоны из грёз -
Утонешь, завязнешь всерьёз.
Всегда, и у всех выбор есть:
Скажи же ты честно Отцу:
Кому, служишь ты человек?
Кому, поклоняешься ты?
Искрящимся звоном монет?
Иль, к Богу погибших ведёшь?
Какие, снопы принесёшь?
Ведь жатва земная близка...
Последнии дни.
В небеса...
Тебя, твой Спаситель зовёт -
Давно ноет сердце и рвёт:
Тяжёлые цепи оков -
Сознательных, наших грехов...
Омоет, как снег убелит -
Не медли! Последний твой срок!
Россия!
Вставай, просыпайся от сна...
Россия! С тобой! Не предам, не покину тебя!
Пусть, в каждое сердце, и в каждый твой дом,
Иисус постучится небесным крылом,
Как, голубь чистейший он в душу войдёт,
И взявши тебя, в небеса унесёт.
Солома сгорит... Не останешься ль ты...
В том пепле геенны, огня и скорбей?

Стих - Ирины из Москвы

Стих - Антонины Феневой

(по 1-е Коринфянам, 13:5; 1-е Иоанна 4:16)
Посвящается Аркадию Феневу

Я всем обидчикам говорю:
"Тебя прощаю! Тебя люблю!"
Считать обиды - это не для меня.
Я начинаю жизнь с белого дня.

Я ставлю всем по счету: "Ноль",
И наконец-то никому не должна,
Ведь я познала, что Бог - Любовь,
Что навсегда освободила меня.

И всем своим должникам говорю:
"Я зла на вас уже не храню,
Раскрыты все тайники души,
Скорей, как птица, на свободу спеши!"

Я объявила всем по счету: "Ноль!"
Обиды, злые слова и боль
Покрыты белым снегом любви,
Внутри исчез горький след обид.

Я начинаю день с чистого листа,
На нем рисует рука Христа
Другие лица и города,
Где отразилась Его Красота.

Считать обиды - это не для меня,
Довольно радости для каждого дня,
Я отпускаю тебя, иди,
Мою любовь в свое сердце возьми.

15.12.06

«Вот что я хочу, чтобы вы сделали»,- сказал дьявол.

«Помешайте им войти в общение с их Спасителем и поддерживать эту связь в течении дня.»

«Как нам это сделать?» - закричали демоны.

«Займите их пустяками и изобретите безчисленное количество способов, чтобы занять их умы.
Искушайте их тратить, тратить и брать, брать в долг.
Убедите их жён задерживаться на работе, а мужей – работать 6-7 дней в неделю, 10-12 часов в день, чтобы им была по карману их пустая жизнь.
Не давайте им проводить время с их детьми. Когда их семьи развалятся, а это будет скоро, их дома больше не будут убежищем от давления на работе. Стимулируйте сверх меры их умы так, чтобы телевизоры, видеомагнитофоны, СД-плейеры и компьютеры в их домах работали постоянно, следите за тем, чтобы в каждом магазине и ресторане мира постоянно звучала не христианская музыка. Это заблокирует их разумы и разрушит их единство со Христом.. Разложите на столах в кафе множество журналов и газет.
Бомбардируйте их разумы новостями 24 часа в сутки.
Пусть по пути им бросаются в глаза море рекламных щитов.
Наполните их почтовые ящики рекламой, каталогами для заказа товаров по почте, всевозможными информационными бюллетенями и предложениями бесплатных товаров, услуг и ложных надежд.
Показывайте в журналах и по телевизору тощих, хорошеньких моделей, так чтобы их мужья поверили, что внешняя красота – это самое главное и стали бы недовольны своими жёнами.
Сделайте так, чтобы их жёны были слишком усталыми, чтобы любить своих мужей ночью. Дайте им к тому же головную боль! Если они не дадут своим мужьям любовь, в которой они нуждаются, мужья начнут искать её в других местах. Это быстро разрушит их семьи!
Отвлеките их Санта-Клаусом, чтобы они не учили своих детей истинному значению Рождества.
Дайте им пасхального кролика, чтобы они не говорили о Его воскресении и власти над грехом и смертью.
Пусть даже отдыхая, они доходят до крайности.
Пусть даже с отпуска они возвращаются измождёнными.
Сделайте так, чтобы они были слишком заняты чтобы поехать на природу и полюбоваться Божьим творением. Вместо этого отправте их в парки развлечений, на спортивные мероприятия, игры, концерты и кино.

Пусть они будут заняты, заняты, заняты!

А когда они встретятся для духовного общения, навяжите им сплетни и слухи, так чтобы они уходили в смущении.
Наводните их жизни таким количеством хороших дел, чтобы у них не было времени искать силы у Иисуса.
Скоро они будут работать полагаясь на себя, жертвуя своим здоровьем и семьями ради очередного дела.

Это сработает!! Это сработает!!"

Это был отличный план!
Бесы с радостью отправились на своё задание, заставляя христиан повсюду быть всё более занятыми и спешить туда и сюда оставляя мало времени для своего Бога и семей. Не имея времени рассказать другим о силе Иисуса, способной изменять жизни.

Вопрос в том, удался ли дьяволу его замысел? Вам судить!

Передайте это письмо другим, или вы слишком ЗАНЯТЫ?

Огромное благодарю!!!
Поболее бы таких произведений!!!

Добавлено (30.09.2010, 16:18)
---------------------------------------------
Проснитесь

Братья и сёстры
Очнитесь от спячки
Вас Сатана
Усыпил.

Тихою, смирною
Лестною речью
Вас он во гроб
Заманил.

Если вы дети
Того, кто не дремлет
Силу и жизнь
Всем даёт.

Как же вы можете
Спать или дремлить
Если Господь
Вас зовёт.

Всегда пожалуйста. Возможно скоро добавлю ещё.

Марионетка

Шум наполнял просторное фойе, и это было совершенно естественно. Причиной большого ажиотажа послужили гастроли всемирно известного кукловода Жана Клавье. Необычный, живой сюжет постановок и великолепное мастерство талантливого человека, собрало под сводами Золотого Театра, немного-немало, 4 тысячи ценителей высокого искусства. Постепенно суетная оживлённость угасает, а вместе с ней и освещение массивных люстр. Лёгкая подсветка сцены в совокупности со вступительными аккордами лирической мелодии направляют зрителей в нужные рамки задуманного представления. С каждой сыгранной нотой, музыка становиться всё приглушеннее и приглушеннее. И вот под бурные аплодисменты и овации выходит сам мэтр сегодняшнего вечера. Он делает несколько хитрых движений руками, словно демонстрируя зрителям, фокусы и в зале приходит абсолютная темнота. Подсветка сцены вмиг погасла. Несколько встревоженных вздохов в зале и луч света из бокового прожектора выхватывает задумчивое лицо Клавье. На этот раз мастер был на сцене не один. Рядом с ним стоял, слегка качаясь на деревянных ножках, всем известный Пьеро. Музыка возобновилась вновь. Пьеро устало улыбнулся и, сделав поклон аудитории, неспешно войдя в ритм мелодии, с упоением стал танцевать вальс. Это было настолько искусно поставлено, что казалось, на сцене кружится не кукла, а живой настоящий танцор. Взор Пьеро устремился вверх, на своего создателя. Искренняя улыбка для Клавье, как знак безраздельной любви к своему отцу. Пьеро продолжал исполнять свои удивительные пируэты и вдруг, дойдя до мажорной высшей ноты, он увидел нечто такое, что заставило его немедленно замереть. Пьеро пристально разглядывал тонкие нити идущие от его запястья куда-то вверх. Другой рукой он слегка подёргал за эти нити и ничего непонимающий вновь посмотрел на Клавье, словно ища у него ответа «Папа, что это значит». Мастер был безмолвен. Неожиданный испуг, отчаяние и страх перед необъяснимым охватил деревянную душу Пьеро. А где-то за авансценой нейтральный вальс сменился на волнующий перебор клавиш плакучего рояля. Внимательно оглядев всё своё тело, Пьеро обнаружил, что всё оно крепиться на вездесущих нитях. «Что это Что» - выкрикивал взглядом Пьеро, немой вопрос. Открытая реальность настолько поразила его, что большие, весёлые глаза стали, наполнятся печальными слезами. Он что-то понял. Пьеро был не глупцом, далеко не глупцом. В критический момент своей мысли, осознав, что эти нити, как оковы, как ограниченная свобода, в руках жестокого кукловода, Пьеро переживает глубокий шок. «Неужели, неужели мой отец способен на такое» - думал он. «Я кукла, я марионетка, ни души, ни сердца. ни жизни». Волнующая музыка стихла, давая перейти конфликту Пьеро в свою завершающую стадию. «Мы не рабы – рабы не мы» - всё это легко читалось в решительной мимике маленького бунтаря. Пьеро обхватил одной рукой путы своего запястья и с силой дёрнул их вниз. Нить натянулась и оборвалась, а левая рука безжизненно повисла, лишившись твёрдой опоры. Это ничуть не остановило Пьеро. Он готов был жертвовать собою, только бы свергнуть иго безжалостного мастера. Долгожданную, но мёртвую волю, обрели и ноги, и туловище. Обездвиженный, стоящий на коленях, деревянный человечек, молча плакал. Подобно осевому стержню, нить, закреплённую на голове, Пьеро нащупал трясущимися пальцами и последний раз, горько усмехнулся чёрному небу. Всё что начато, должно быть закончено. Жизнь Пьеро была закончена. Послышались глухие шаги. Это мастер оставил свой «небесный трон» и опустился на колени рядом с бездыханным телом Пьеро. Под звуки грустной старинной мелодии, заговорил тихий голос «Ах, мой милый мальчик. Мой любимый Пьеро. Ведь я тебя создал и дал тебе свободу. Свободу выбирать между жизнью и смертью. Но ты выбрал смерть. У тебя было всё. И душа и сердце, и жизнь, а теперь тебя нет. Ах, мой любимый Пьеро». Болезненная слеза, скатилась с небритой щеки старого француза и он, подняв тело Пьеро, медленно удалился со сцены.

А оставляют
Нам так мало.
Одну
Разбитую мечту.

Все в мире блеф,
Одна реклама.
Он мелок
И пустой.

И царь, и нищий
Лишь обманом
Живут свой век
Земной.

Но счастлив тот,
Кто есть избранник
Великого
Творца.

Он счастлив тут
И будет счастлив
Перед лицом
Творца.

Как-то на уроке философской этики, когда до звонка на перемену оставалось меньше 3-х минут, маленький Дима поднял руку и задал учительнице такой вопрос «Зоя Ивановна, а, что уходит в прошлое?». Учительница мило улыбнулась детской непосредственности и уже открыла рот для разъяснительного ответа, как вдруг, внезапно поняла, что ответить-то, как раз она и не в состоянии. Сей невинный вопрос, поставил Зою Ивановну в тупик, и она решила обратиться к завучу по воспитательной работе.
— Знаешь, сегодня один из моих учеников спросил меня, что уходит в прошлое, и представляешь, я не знала, что ему ответить.
Седой завуч почесал недельную щетину и подумал «А действительно, что?». После часа бесплодных раздумий, завуч заглянул в кабинет к директору школы, посоветоваться. Услыхав вопрос, директор впал в ступор. Его мозговые извилины резко активизировались. «Очень, очень странный вопрос, тем более от 10-летнего мальчугана. Всё это очень подозрительно». Не медля ни секунды, директор позвонил, районному председателю по вопросам науки и образования, и поделился с ним своей проблемой. Председатель весьма серьёзно выслушал директора и сразу же по окончании беседы, связался с областным советом, однако и этот звонок не принёс желаемого результата. И тогда этот вопрос срочной телеграммой был направлен в высшие инстанции. Министр лично прочел доклад и, как прежде до него, погрузился в раздумья. «Что же всё-таки уходит в прошлое?» Три ночи подряд министр бодрствовал, всё размышлял и размышлял. Наконец, его терпение лопнуло, и он обратился к президенту. Президент внимательно выслушал старого друга и заверил его, что всё устроит. На той же недели в столице состоялся съезд известных профессоров и учёных ведущих академий, университетов и институтов, страны. На повестке дня стоял животрепещущий и безотлагательный вопрос мальчика-школьника «Что уходит в прошлое?». Светила науки, особенно математико-философского направления, на перебой выдвигали свои предположения и идеи, но реальных и обоснованных доводов в их поддержку, так и не прозвучало. Через три недели изнурительной, умственной работы, учёные просто-напросто развели руками, мол, это за гранями нашего понимания. Глава государства, в состоянии близком к шоку, подписал приказ об увольнении всех этих учёных с занимаемых ими должностей, а сам вопрос было решено похоронить под грудами архивных, ненужных бумаг. Сказано — сделано. Так, на долгие годы проблемная тема, была полностью изолирована от внешнего мира. И вот, спустя 82 года, после вышеописанных событий, по распоряжению нового президента, весь архив подвергся тщательному исследованию. Представьте себе удивление работников архива, когда те обнаружили старый пожелтевший листок из школьной тетради. На листе было написано всего одно предложение «Что уходит в прошлое?». Этот важный документ был немедленно доставлен в кабинет президента. Реакция президента была непредсказуемой. Он гневно топал ногами, кричал на подчиненных, был в полном негодовании по отношению к халатности бывшей власти. И вновь старый вопрос обрёл новую актуальность, теперь уже на международном уровне. Учёные всего мира ломали голову, над этой темой, но, как и их предшественники не пришли к единому мнению. И вдруг у кого-то зажглась лампочка в голове.
— Почему бы, не спросить об этом у того человека, который задал этот вопрос. Это было просто и гениально. Невероятных усилий стоило нынешней власти, чтобы разыскать маленького Диму, которому, как оказалось, недавно исполнилось 92 года, и вот уже на протяжении нескольких месяцев он не встает с постели. Его дни были сочтены. Родные и близкие преждевременно оплакивали своего, горячо любимого старика. Чёрный, суперсовременный лимузин остановился у подъезда ветхой пятиэтажки. Дверь машины бесшумно поднялась вверх, и из неё вышел президент с личной охраной. Поднявшись в квартиру к Дмитрию Сергеевичу Абрамову, президент, без лишних вопросов, прошел к постели умирающего старца.
— Уважаемый Дмитрий Сергеевич, — начал президент, — будучи ребенком, вы поставили своей учительнице следующий вопрос, ответ на который очень волнует нашу нацию, и не только нашу, все страны мира пытаются разгадать ваш секрет. Знаете ли вы сами ответ на свой вопрос
Взоры всех были прикованы к морщинистому лицу старика. Говорить он уже не мог, и поэтому жестом попросил подать ему бумагу и ручку. Просимое, нашлось в доли секунд. Дрожащей рукой Дмитрий Сергеевич вывел корявые буквы. «Знаю».
— Боже, Дмитрий Сергеевич - взволнованно продолжил президент, скорее напишите нам ответ. Что же такое уходит в прошлое?
Старик написал свои последние слова и тихо отошел в иной мир. Ответ был столь же лаконичен, как и сам вопрос. «Уходит моя жизнь!»

Сияние все больше заливало аудиториум церкви. Оно появилось, когда пастор вышел к кафедре и стал молиться перед началом собрания. Сперва будто воздух в помещении легонько так колыхнулся, будто слабый ветерок пробежался по рядам. Везде, где ветерок проходил, оставалось прозрачное свечение. Оно поблескивало маленькими искорками и со временем начинало золотиться, окрашивая окружающую среду в теплый оттенок вечного лета. После молитвы хор пел «Бог Святой», вокальная группа с оркестром превратили обычно минорную «У креста» в самый настоящий праздник. К тому времени сияние наполнило почти весь зал прозрачным искристым туманом, необычным, кристально-чистым туманом, который преломлял всполохи кружащихся искр и только усиливал их свечение. Искры медленно поднимались вверх и исчезали сквозь потолок, но на их месте появлялись другие искры, еще в большем количестве, и в свою очередь начинали путь в небо. Полчаса славословия перешли в молитву, и пастор снова вышел за кафедру. В простой молитве, искреннее которой я, кажется, никогда не слышал, он обратился к своему Небесному Отцу. Он просил у Бога принять жертву хвалы, благодарил Его за прощение грехов и дар вечной жизни. Голос пастора звучал по-сыновьи доверчиво, без единой нотки сомнения. Сияние окружало его, когда он начал молиться, но при словах «наполни детей Своих Духом Твоим Святым» светящиеся лучи, пробивая крышу откуда-то сверху, стали один за другим пронизывать его тело. Искристыми лентами они струились сквозь молящегося христианина, словно лучи солнца, пробившиеся сквозь плотную завесу дождевых туч, и обволакивали его волнующимся коконом света. С трудом оторвав взгляд от пастора, я посмотрел в зал. Склонившихся в молитве людей окутывали такие же коконы. Их тела, будто хрустальные сосуды, наполнялись чем-то небесным, солнечным, святым. Краешком глаза я заметил темное пятно и повернул голову, чтобы лучше разглядеть его. Это был человек средних лет, сидевший на соседней лавке, молившийся, как и все вокруг, но разительно отличавшийся от остальных. Он не светился. Бесплотные ленты света устремлялись к нему и останавливались, не достигнув его, не в состоянии пробить какой-то невидимый барьер. Казалось, будто вместо светящегося кокона человека окружал сгусток пустоты. Среди сияющего света человек будто был в тени. И все же лицо его ничем не отличалось от лиц окружающих его прихожан — та же улыбка не шепчущих губах, те же подрагивающие веки прикрытых в молитве глаз, то же умиротворенное дыхание. Отсутствовало только всеприсутствующее сияние. Продолжая удивляться этому явлению, я обвел взглядом зал. То тут, то там я замечал темные пятна. Оглядываться я не стал, но в рядах перед собой до окончания молитвы насчитал их больше десятка. Проповедь была обычной, о спасении, о вечной жизни, о радости спасения. Я слышал все это десятки раз и уже привык к тому тревожному чувству, всегда появляющемуся во время подобных проповедей. Хорошая проповедь должна вызывать мурашки по коже. Я ходил в церковь с детства и считал эмоциональную реакцию неотъемлемой частью христианского опыта. Нельзя петь гимны и не улыбаться, нельзя не прослезиться, слушая свидетельства о чудесах Божьих. Если ты не чувствуешь, ты не настоящий христианин. Сегодня тревожное чувство, как всегда, появилось, чтобы поддержать мои убеждения. Я попытался довериться чувству и, расслабившись, впитывать в себя красноречие, лившееся потоком с кафедры. Однако давешнее чувство тревоги не утихало, и против обыкновения я стал чувствовать себя неуютно. Я не мог сконцентрироваться на проповеди, мысли постоянно возвращались к сиянию и к темным пустотам вокруг членов моей церкви. Я то и дело поглядывал на них, и в особенности на человека, сидевшего наиболее близко ко мне. Наверное он заметил это, так как тоже глянул в мою сторону. Улыбка тотчас исчезла с его лица, и он поспешил перевести взгляд назад на проповедника. Что это было? Застенчивость? Испуг?
В раздумьях я опустил глаза на ладони, которые всегда во время проповеди держал на животе, переплетя пальцы, — этим я придавал своей позе элемент внимания. Мои розовые ладони были серыми, более того, мертвенно-серыми, совершенно лишенными краски и, казалось, самой жизни в окружающем меня золотистом мерцании. Рукава белой рубашки наталкивали на мысль о саване, темно-коричневые брюки с искоркой выглядели матово-черными. Я был мертвой черно-белой фотографией из 50-х годов, неизвестно как затесавшейся в цветной фотоальбом 21-го века. По спине прошел холодок, и я осознал, что весь дрожу. Мне захотелось вскочить и выбежать из помещения на улицу. Нет, вскочить и направиться прямиком к кафедре. Нет, скорее и того, и другого сразу, каждого наполовину. Смутно в уме закипала мысль, что это не должно происходить со мной, ведь я же верующий, а не какой-нибудь грешник с улицы. Мысль обретала форму, смысловые обрывки складывались в логичные фразы, ужас понемногу уходил. Я глубоко вздохнул, стараясь сделать это как можно тише, чтобы не привлекать к себе внимания. Помедлил, затем снова взглянул на ладони. Серый цвет стал уже пепельным. Меня вновь пробил озноб. Все рушилось. Я сидел среди сотен людей, но не мог ощутить тепло, окружающее их. Не был освещен чудесным светом. В теле Христа я уподобился колючке, занозе, чему-то совершенно инородному, чуждому, ищущему части общего и не находящему ее. Многие годы моего «христианства» превратились в ничто. Хотелось плакать. Хотелось умереть. Хотелось... жить! Слова проповедника, ранее приглушенные, вдруг ворвались в сознание ярким лучом света «Встань, спящий, и воскресни из мертвых, и осветит тебя Христос!» «Ефесянам 5-я глава» — автоматически подумал я и... проснулся. Шея заныла от непроизвольного рывка головы. Я широко раскрыл глаза, часто мигая, — в зале как-будто потемнело. Ах, да! Исчезло сияние. Я посмотрел в сторону бесцветного человека и с трудом выделил его из ряда сидящих. Он сидел, теперь уже закинув ногу за ногу, и нервно теребил часы. Я взглянул на свои — собрание должно было закончиться через десять минут. С некоторым успокоением заметил естественный цвет кисти, пальцев. Подождать, когда будут делать призыв Кожа начала сереть. Нет уж, если Бог говорит с тобой, нужно Его слушать. Поднявшись с места, я протиснулся мимо чужих колен к проходу и направился к моему коллеге по несчастью. Таких нас было немало, слишком много для здоровой церкви. Я послужу хотя бы ему. Он смотрел на меня знакомыми глазами, снизу вверх, не то, чтобы недоумевая, — скорее с какой-то надеждой, будто знал, что я готовился сделать. «Пойдем?» Не отвечая, он поднялся с места, продолжая глядеть мне в глаза. Затем кивнул — по его щекам текли слезы. Полу-обняв его за плечи, я сам шмыгнул носом, и мы зашагали к кафедре. Навстречу нам уже спускался пастор, оборвавший свою проповедь. В глазах у него тоже стояли слезы, а лицо светилось золотистым, небесным сиянием.

«… А ведь когда-то я по-настоящему парил в воздухе. Это было моим любим занятием, разумеется, после воскресной бодрящей пробежки по узким дорожкам утреннего Стейджвилля. Когда мне приходилось входить в образ и прыгать со страховочным канатом вниз, я чувствовал гармоничное единение со своим персонажем. Мы были одним целым. Я и Он. Стремительные потоки встречного ветра, буквально взрывали моё ветхое неправильное понятие о настоящей свободе. Только в небе я ощущал такое вдохновение. Если бы у меня было чуть больше свободного времени, я бы обязательно посвятил его парашютному спорту, но теперь, для меня всё кончено.

Я уже давно перестал винить кого-либо в своей трагедии. И неважно, что тросы не выдержали напряжения и лопнули, неважно, что моё тело потеряло равновесие, и я упал. Всё это в прошлом. Есть горькое настоящее. 27-летний молодой человек, навеки обездвижен. Нелегко признаться в этом самому себе.

Недавно состоялась премьера «Человека-птицы», в концовке меня уже нет, чему, признаюсь, я очень рад. В связи с форс-мажорными обстоятельствами, по задумке режиссёра, мой киногерой разбился на смерть, что почти соответствует действительности. Это был мой последний фильм. Жаль… У меня было ещё столько планов. Столько ещё надо было успеть, а теперь, сидя в инвалидном кресле, понимаешь, что твоя жизнь была погружена в абсолютную суету. Я так много вложил сил в свою нарисованную утопию, а получил в итоге, то что посеял. Угнетающая неподвижность, боль, чёрно-белые сны и металлические винты в хребте, закалили мой бесшабашный мозг. Я стал философом и ещё… наверное поэтом.

Моя дорогая, любимая Люси, я прошу тебя, поплачь обо мне. Плачь, когда хочется плакать и плачь, когда не хочется. Только живи! Живи своей полноценной жизнью, не живи тем, что осталось от меня. Цени каждое мгновение.

Когда наступает весна, выйди на рассвете в Гринвудский парк и пристально вглядись в мелкие капли благодатной росы. Улыбнись ей. Роса любит, когда ей улыбаются люди. От этого она с утроенной силой насыщает необыкновенно зелёные листья кустарников.

Когда наступит лето, возьми на прокат лодку и вместе с маленьким Джошуа, плывите против встречного течения, прилагая максимум усилий. Рассекайте упрямой кармой непослушные волны. Когда доберётесь до середины, остановитесь и свободно дрейфуйте. Проведи своей ладонью по мокрой поверхности и опять улыбнись, и тогда получится, что ты улыбаешься самой себе, своему отражению.

Когда наступит осень, не спеша пройдись по аллее и с интересом разглядывай узоры на золотистых листьях. Два листочка оторвавшихся с одного и того же дерева, по структуре могут быть совершенно разными. Представляешь? А ещё мне нравится запах свежесорванных каштанов. Когда ты всё это будешь делать, непременно улыбнись. К окружающему золотому великолепию добавится ещё одно золото – твоя улыбка.

Когда наступят зимние холода и ты будешь согреваться у своего резного камина с чашкой какао в руке, обязательно выгляни в окно на причудливые и такие греющие душу, морозные узоры. И снова улыбнись. Всегда улыбайся, чтобы ни случилось, ибо всё суета. Это тебе моё повеление. Ну, и конечно, если будет время, навещай меня. Иногда приноси цветы. Я всегда любил ромашки. Простые незатейливые цветочки. Прощай моя милая Люси.

Итак, дамы и господа, «Человек-птица» совершит свой последний полёт, но только увы уже не в небеса…».

Люси молча отложила письмо. В её влажных глазах прокручивались отдельные эпизоды прошедших дней. Её супруга Мэтью Гуда, бывшую звезду британского кино, а в последствии парализованного инвалида, в один из тёплых осенних дней, нашли лежащим на тротуаре, под белыми больничными окнами строго здания. Как и пообещал в своём письме, Гуд действительно совершил последний полёт «Человека-Птицы».

Однако, он не был последним для самого Гуда. Как ни странно, но молодой человек остался жив. К переломанному хребту добавились так же сломанная нога и вывихнутая челюсть. Люси всё своё вольное время стала посвящать мужу, у которого, после того случая, суицидальных порывов больше не наблюдалось.

Спустя тысячи долгих и безуспешных, но целеустремлённых попыток встать, в один из солнечных весенних дней, Мэтью просто поднялся с инвалидного кресла на ноги, и исполнил перед изумлённой женой, блистательную чечётку. Это было просто сверхъестественным Божьим чудом.

А вот совсем недавно Люси и Мэтью отметили 40-летие совместной семейной жизни. Перебирая старые чердачные архивы, непоседливый младший внук Дерек вручил любимой бабушке старое дедушкино письмо. Этим письмом оказалась неудавшаяся предсмертная записка. На какое-то время она исчезла из памяти Люси, но теперь, вновь оказалась в её состарившихся руках. Люси вышла из комнаты в поисках мужа.

- Мэтью, милый – Люси подошла к креслу, задремавшего мужа – давай пойдём погуляем…

- А, что, да? – очнулся старик и поняв суть предложения, засиял радостной улыбкой – Конечно дорогая, с удовольствием. Всегда приятно прогуляться на свежем воздухе, вот только свитер надену.

- Можешь не надевать, там не холодно – заботливо произнесла Люси.

Через 10 минут неторопливым шагом, они прогуливались по усеянной золотыми листами, аллеи. Осень как-никак.

- А помнишь, Мэтью, то время, когда ты был обездвижен?

Вспомнив неприятный жизненный момент, бывший актёр нахмурился.

- Это, когда я выбросился из окна? Хм-м. К сожалению, помню. Я был безответственным трусом, хотя и по неволе…

- А помнишь своё письмо, якобы последнее? Ты повелевал мне всегда улыбаться…

- Да. Тогда я многое осознал, переосмыслил, как на самом деле прекрасна жизнь, лишь эта боль и волнение за тебя сподвигли меня на этот роковой поступок. Слава Господу, что «Человек-Птица» оказался неудачником – от души рассмеялся Мэтью. – И ещё, я действительно благодарен Богу за этот второй шанс, который Он даровал мне.

- Ну, не только тебе одному. Господь дал нам этот шанс и мы его не упустили. Я научилась улыбаться, а ты – цепляться за жизнь. Смотри – указала пальцем Люси на ветвистое дерево у обочины – Это же твой любимый каштан.

Мэтью сорвал с дерева колючий плод и к нему на ладонь выпал коричневый конский каштан. Он поднёс его к ноздрям и вдохнул исходящий от него аромат. Вдруг на ум пришли такие строчки из Библии «…Всё - суета и томление духа, но Слово Божье пребывает вовек…». И это действительно было так. Он любил Бога, за то, что в Его творениях не было никакой суеты, только вечное благо… и вечная улыбка…